Время палача - Страница 94

— А сначала, Вадик, я ведь перепугался. Решил — все! Либо линяю из клиники, либо выкладываю все Раисе Дмитриевне. А потом… Когда тот педофил-чинуша концы отдал… — спина Александра дрогнула. — Я понимаю, мы не можем судить. Но ты ведь другое дело. Ты — Палач, существо иной категории! Ты и не судишь даже, ты просто подытоживаешь события. Сухо и беспристрастно. Вершишь то, что должно было случиться и без твоего участия.

Лицо Изотова вновь обратилось к Дымову.

— Знаешь, я все пойму. Даже если тебе придется меня убрать. К этому ведь и шло. Я сам накинул себе эту петлю, влез по сути в чужое… Но она-то не виновата, правда? — Изотов, встрепенувшись, полез в карман. — Послушай, я дам тебе ее адресок, а ты уж потом сам решишь, как ей лучше все объяснить. Ты ведь это умеешь. Потом, когда меня не станет…

— Замолчи, пустомеля!

— Но я хотел сказать, что тебе не в чем себя…

— Я сказал: все! — Крепко встряхнув приятеля за плечи, Вадим заглянул ему в лицо. — Не хочу больше слушать весь этот вздор! Ты хоть сам понимаешь, что за чепуху ты городишь?

Изотов ошарашенно молчал.

— Задумался? Вот и хорошо. А теперь послушай меня. — Вадим вздохнул. — Можешь мне верить, но я очень признателен тебе за этот приход. Наверное, это действительно было нужно. И мне, и тебе. Спасибо и за предупреждение. Этим твоим товарищем я непременно займусь.

— Ты убьешь его?

— Запомни, дурила, я никого не убиваю. Это просто не в моих силах.

— Но как же тогда…

— Мы все, — голосом заклинателя произнес Вадим, — уничтожаем себя сами. Только так, Саша, и не иначе. Уничтожаем своими мыслями и своими поступками. Я ведь много тебе рассказывал про метатела, рассказывал про каверны и изъяны на мантиях. Так вот, я могу устранить любой дефект, но если пациент не поможет себе сам, на том же самом месте месяцем или годом позже появится новая язва — еще страшнее прежней. Потому что это первейший закон вселенной.

— Карма, — эхом откликнулся Изотов.

— Пусть карма, дело не в названии. Весь мир, Саша, это некое подобие четырехмерного кубика Рубика. Измени одну крохотную грань, и изменится общая картина. Оттого и страдают невинные, оттого и трещит по швам вся наша домотканная справедливость. Она не может быть выборочной — для отдельных народов и сословий. Будут грешить одни, значит, обязательно отзовется на других. Грехи отцов ваших — да на детей ваших и так далее, и тому подобное. Уж поверь, я имел возможность в этом убедиться. В том и кроется опасность всякого механического излечения. Мы просто перебрасываем ущербную грань с одной стороны искомого кубика на другую. И вместо ангины клиент получит осложнение на сердце, изъязвление пищевода, а то и вовсе умудрится перебросить свои болячки на собственных детей или родителей. Это не месть Всевышнего, это элементарный баланс. Все в природе должно быть уравновешено — и болезни со здоровьем, и жизнь со смертью.

— Но ведь люди воюют!..

— Им это только кажется. Как кажется, что кто-то там побеждает, а кто-то проигрывает. Пойми, Саша, канатаходец либо идет по канату, либо теряет равновесие и падает. Но мир в отличие от обычного канатоходца чрезвычайно устойчив, и раскачать его не так уж и просто. И когда одна нация уничтожает людей другой нации, она попросту выводит из равновесия свой собственный маятник. Минует десять, может быть, сорок лет, и маятник обязательно вернется обратно. И сметет по пути равновесное количество жертв — уже твоего собственного народа. Иного расклада попросту не существует.

— Значит, ты — орудие маятника?

— Если тебе удобно, называй это так. Я пытаюсь сохранять баланс, уравновешиваю гирьки весов, понимаешь? Они падают, а я подбираю и ставлю их на место.

— Но это делаешь все-таки ты!

— Как же тебе объяснить-то!.. — Вадим поморщился. — Видишь ли, если отец семейства не просыхает, если он гуляет налево, если вынашивает в голове гнусненькое, он вредит в первую очередь своим ближним. Даже если он осторожен и искусно маскируется, его что-нибудь да выдает — горбатая мантия, меташипы, вампирьи ухватки. И те, кто живет вместе с ним, рано или поздно ощутят это. Начнут либо болеть, либо сходить с ума, приобретая многочисленные неврозы. Это будет попросту реакцией на его присутствие, тоже своего рода баланс, но баланс, как видишь, ущербный. И когда террористы начинают подрывать кварталы в мирных городах — это тоже обеспечение баланса — уродливого, жестокого, но баланса. Таким образом, война порождает месть, нравственное уродство провоцирует цинизм, агрессивные психопаты творят себе подобных. Можно это видеть, а можно не видеть. Наверное, я тоже не слишком зорок, но кое-что я все-таки вижу. И потому в состоянии удерживать наши качели от излишней качки.

— А хаккеры?

— Забудь о них. Они тоже по-своему отдаляют приближение шторма. Но это не то, что тебе следует знать.

Изотов безвольно кивнул.

— Я не Палач и никогда им не был. Я не выношу приговоры, я вмешиваюсь лишь в тех случаях, когда качели грозят перевернуться. Согласись, лучше придержать их в нужный момент, нежели потом рвать жилы и пытаться восстановить опрокинутое. А еще, Саш, запомни. Кто бы я ни был и что бы я ни делал, но я твой друг. И ты мой друг. Мы делаем общее дело, и дело это, поверь, доброе.

— Но я тебя предал!

— Тебя вынудили сказать то, чего ты говорить не хотел, только и всего. Кроме того, ты пришел ко мне и объяснился. Ты даже водки выпил…

— Да, без малого бутылку «Столичной». Пятьдесят два пятьдесят. Это вместо апельсинов и творога…