Время палача - Страница 48

В сущности все объяснялось просто: женщины приходили к нему на прием, и он вникал в то, во что вникать порой совершенно не хотелось. Но так уж устроено природой: прилипнуть к смоле куда легче, чем отлипнуть, и, спустя какое-то время, Изотов начинал понимать, что он уже не чужой в жизни того или иного человека, а значит, и беды пациенток становились в какой-то мере его собственными. Потому и не получалось шутить и улыбаться в иные минуты. Именно в такие минуты он надевал очки с зеркальным напылением. Попросту не хотел, чтобы в глазах его посетительницы вдруг видели столь не свойственную ему ярость.

— …Я ведь уже рассказыввала, что работаю продавцом, — всхлипывая продолжала свое повествование Маргарита Павловна. — В магазин отправляюсь рано, домой возвращаюсь после девяти. Отдел у меня овощной, — так что весь день перебираю то лук, то морковь, то картошку. На руки потом глядеть страшно. Опять же на ногах все время. Еще удивляются потом, почему у женщин сплошь и рядом варикоз. Я, конечно, понимаю, в наши дни это не самое страшное. Вон какие страсти по телевизору показывают! Тут — воюют, там — взрывы с оползнями. А все одно — работка не сахарная. За день, бывает, до трехсот покупателей обслужишь. А знаете, сколько из этих трехсот говорят мне «спасибо»?

Изотов покачал головой.

— Могу только догадываться.

— Вот-вот! Едва ли десятая часть. Зато каждый третий норовит гадость сказать. Я ведь — кто для них? Дешевая торговка. Коли на развес торгую, стало быть, обязательно приворовываю. Да еще норовлю что почернее да погнилее всучить. Само собой, возвращают, требуют перевесить, могут и в лицо той же картофелиной запустить. Иной раз видишь какую-нибудь стервозную бабулю и наперед начинаешь скалиться, выбирать ей покрупнее да получше. Чтобы, значит, без ругани обошлось. Только все равно нарываешься…

— Вы хотели рассказать о Даше, Маргарита Павловна. — Мягко напомнил Изотов.

— Что Даша, — женщина снова всхлипнула, — разве я такую судьбу ей готовила? Забирала из детдома все равно как родную дочку. Да вы бы сами на нее взглянули — не подумали бы ничего такого. Хрупкая, тоненькая, глазки как васильки. А как начала мне рассказывать, что у них в детдоме творится, так мне мой магазин раем показался. До чего дошло — с восьми лет начинают пользовать мальцов! И девчушек и пацанчиков. Это же какими зверьми надо быть, чтобы заниматься таким изгальством! Даже порадовалась — хорошо, мол, что забрала от греха подальше. Думала, пристрою девочку за прилавком, — поработает пару месяцев, оживет, приоденется, осмелеет, да куда там! Эти твари и тут ее нашли. Дождались конца смены, подкараулили на улице и запихнули в машину. Только на утро и объявилась…

— Вы успокойтесь, Маргарита Павловна. — Изотов налил из сифона газированной воды, протянул женщине стакан. — Мы обязательно вам поможем.

— Да как вы поможете! — она шумно отхлебнула, неловко раскашлялась. — Туда сам племянник нашего мэра наведывается. Там ведь давно уже настоящий бордель для городской элиты. Чиновников ублажают, работников прокуратуры, даже кого-то из депутатов. Находились, конечно, добрые люди, пытались посылать проверяющие комиссии, да что толку. Разве сами детишки в чем признаются? Для них это ведь стыд голимый. А потом их же еще и наказывали, доискивались — кто и что налево сболтнул. Слышала, даже, что людишек из той комиссии на ковер вызывали. К начальству, значит, повыше.

— А кто именно вызывал, не знаете?

— Откуда же мне знать. Я человек маленький. Знаю только, что сидят те сволочи на своих местах крепко. А этот директор их, в смысле, значит, детдомовский, еще на Берию страшно похож. И такой же, видать, охочий до сраму. Помощник у него — длинный такой, кучерявый, Геной зовут, — тоже скотина хорошая. Он при нем вроде слуги. Дергает детей по заказу, кому, значит, какую. По возрасту и по росту… Может, и среди ночи поднять, если кому из гостей приспичило. Конечно, и сам под шумок балуется. Я пыталась с ним однажды поговорить, когда он за Дарьей приезжал, так пересказывать стыдно, чего от него наслушалась. Ножиком грозил, ругался. А про Дарью сказал, мол, мы своих примадонн просто так из детдома не отпускаем…

Наклонив голову, Изотов наблюдал за пациенткой. За мимикой, манерой речи, интонациями. И поневоле сжималось сердце. Даже в свои сорок с хвостиком Маргарита Павловна была очень недурна собой. Погрузневшая фигура сохранила женственные формы, и даже в простоватом лице угадывалось что-то интересное, этакий полустертый возрастом шарм. Теперь можно было только догадываться о том, какой симпатичной она была лет десять-пятнадцать назад. Изотов поневоле вздохнул. Была, а вот ведь фокус какой! — все равно не вышло и не сложилось. Сказалось наследие детства, отсутствие родительской ласки, вечное ожидание боли и беды. Так ведь обычно и получается. Чего ждешь, то и происходит. Долго ни с кем не знакомилась, боялась поверить, держала на дистанции. А когда встретила — уже немолодого да верного, вмешалась злодейка-судьба. Вместе с коллегами любимый отправился в жаркие страны исполнять интернациональный долг. Не стрелять, не окопы рыть, а что-то там строить. Однако война — дама неразборчивая, и в числе прочих на Урал прилетело и его тело. В цинковом, грубо запаянном по швам гробу. И жизнь Маргариты Павловны, тогда еще молоденькой девушки, на этом закончилась. Подранки проще простого ставят на себе крест. Ломаются. Вот и она отошла в сторону. Решила, что, видно, не судьба. На танцы больше не ходила, глазок прохожим не строила. Может, надеялась, что со временем как-то само собой все разрешится. Но не разрешилось. А время скользнуло змейкой и утекло. Только после сорока, наверное, и стали забредать в голову тяжелые недобрые мысли. Про себя дуру-недотрогу, про мужиков сволочей, про детей, без которых вообще все на свете теряет смысл. Потому и взяла из детдома девочку-подростка. Отлично понимала, что на малютку уже не хватит ни времени, ни здоровья. Решила — пусть хоть так. Какое-то, а продолжение жизни. Лучик, устремленный в будущее…