Время палача - Страница 58

Вот и теперь это напоминало тот встречный удар — оплеуху по глазам и сознанию. Наверное, и длилось-то это всего пару секунд, но Аксан отчетливо почувствовал, что эти секунды он летел и падал в бездонную расщелину. И уже в падении явилось отчетливое понимание того, что случится с ним, шагни он за порог этого проклятого кабинета. Еще неизвестно каким новым трюком его повстречает хозяин.

Впрочем, Аксана без того встретили. Даже, не позволив взяться за дверную ручку. Страшнее всего было то, что эту вспышку перед глазами, этот внутренний жутковатый спазм он тут же узнал. Потому и шагнул назад — к столику этой раскрашенной фифы. Ему не хотелось называть это бегством, — он попросту отступал. Временно, с твердым намерением рано или поздно вернуться. И уже не простым пациентом-очередником, а бойцом заготовившим ответный удар…

Уже на улице, он позволил Муртазу накинуть себе на плечи кожаную куртку, достав из кармана сотовый, вызвал Горбуна.

— Это Аксан. Можешь порадоваться, я его нашел.

— Кого?

— Того, кто уничтожил лабораторию и оставил нас с носом.

Горбун возбужденно задышал в трубку.

— Кто?! Скажи, Аксан! Сегодня же порежем эту тварь на куски!

— Один раз ты уже пробовал это сделать. По-моему, вышло неважно.

— Что-то я не совсем вкуриваю…

— Это твой недавний клиент. Из «Галактиона».

— Лепила?!

— Он самый, Горбун. И радуйся, что твои пацаны остались в тот вечер живы.

— Живы? Да кто он, елы-палы, такой?!

— Он — тот, — внушительно произнес Аксан, — кто сделал людей Маршала. Добавлю — сделал чисто и в одиночку. Так что прикуси язык и подумай, что мы можем против него предпринять. А пока бывай. Встретимся, поговорим подробнее.

Глава 21

Вадим продолжал свои эксперименты, наблюдая за влиянием деревянных конструкций на человеческие метатела. Собственно, сгущение энергетических полей под пирамидальными сводами он наблюдал уже не впервые, но в этот раз в физиопроцедуру решили включить музыкальный аспект. Спасибо Аллочке! Девочка оказалась сметливая — и именно она около месяца назад первая выразила недоумение по поводу царящей в залах тишины. То есть, кое-кто из пациентов реагировал на безмолвие достаточно ровно, но абсолютное большинство проявляло несвойственную им нервозность. И тогда же Вадим, шлепнув себя по лбу, благодарно поцеловавл Аллочку в щеку. Конечно, об этом следовало подумать раньше! Творческое врачевание — вещь замечательная, но ахилесова пята подобного лечения в том и состоит, что оно ориентировано на психастенические и авторитарные характеры. Сильный, умеющий «думать в себе» человек действительно способен откликаться на подобные методики, подхватывая эстафетную палочку от врачей, шаг за шагом выводя себя из недужного штопора. Однако, несравненная Аллочка ткнула пальцем в больное место, напомнив о том, что авторитарные и сензитивные типажи встречаются в этом подлунном мире не столь уж часто. Она была права. Как это ни грустно, но общество в массе своей состояло из истероидов, эпилептоидов, конформиков и гипертимиков. Как тысячу лет назад, так и теперь сензитивы с психастениками оставались в абсолютном меньшинстве. Рефлексиии и вдумчивому анализу было просто не выжить в этом бурливом мире, — и ничего удивительного, что первые роли сплошь и рядом доставались существам скорее рассудочным, нежели разумным — этаким насекомым, скользящим по водной поверхности, не способным ни взлететь ввысь, ни нырнуть в глубину. Что вижу, то и пою, кто обидел, того и бью, мир валится в тартарары — и хрен с ним, если я на дистанции!.. Увы, лечить подобных индивидов тишиной было и впрямь проблематично. Хотя бы потому, что они ее НЕ СЛЫШАЛИ! Тому же холерику сосредоточиться на себе просто не позволит подкорочный зуд. Он будет барабанить пальцами, насвистывать, притопывать ногами, вертеть головой, гримасничать — словом всякую секунду отпугивать заповедное состояние покоя. В сущности, это даже не природная функция гипертимика — вслушиваться в тишину, поскольку люди его круга обычно экстравертированы на окружающую мишуру — на разговоры и телевидение, на газеты, праздники и слухи. Но если гипертимики попросту вливаются в этот мир, не спрашивая, не горюя и не задумываясь, то конформикам напротив — все до лампочки, они согласны плыть по течению, слушаться, кивать и подчиняться. Внешнее небрежение в равной степени ранит и истероидов с эпилептоидами. Но если первые подыгрывают миру, потихоньку начиная ненавидеть собственную серость и неказистость, то вторые поступают проще, находя объекты ненависти вовне, пытаясь означенный мир переделать, перекроить, на худой конец развалить к чертовой бабушке. Лиши их этого, и они заскучают. Начнут по-настоящему тосковать, так и не услышав зова тишины, так и не познав прелести «блуждания в себе».

Таким образом, следуя Эмпедоклу, подобное следовало лечить подобным, и если для тех же эпилептоидов — людей с повышенной энергетикой — в «Галактионе» открывали мастерские, тренажерные залы, душевые и бассейны, то лечение циклоидов, истероидов и шизоидов по ряду показателей явно отставало. Чего-то им существенно не хватало, и это недостающее звено наконец-то было найдено. Количество стихий вовсе не исчерпывалось солнечным огнем, атмосферным давлением, водной средой и земной гравитацией. Вадим упустил из виду, что сначала все-таки «было слово». Смысл его, сила, интонационное звучание — все в равной степени могло разрушать, лечить и восстанавливать. И если те же шизоиды чаще всего воспринимали звук крайне дозированно, то эпилептоиды непрочь были вкушать его более солидными порциями, отдавая предпочтение агрессивным маршам и тяжелому року. Циклоиды реагировали еще более гибко и, как выяснилось, нередко были способны внимать самой разнокалиберной музыке на протяжении чуть ли не круглых суток. Что интересно, практически у всех наблюдаемых музыка существенно меняла метатела. Вадим это созерцал самолично, включая те или иные мелодии в спальнях больных. При этом воздействие было крайне различным. Одна и та же мелодия могла заставить полевые структуры людей расслабенно растечься по земле, собраться в мускулистый «шар», ощетиниться злыми иглами.